Структура исламского фактора в концепции А. Малашенко

Исламистский проект существует на четырех уровнях — локальном, национальном, региональном, глобальном. В религиозном смысле такая стратификация условна, ибо, во-первых, на каждом уровне ставится одна и та же задача (установление исламского государства) и формирование исламского общества; во-вторых, везде присутствуют одни и те же идеологические стереотипы. Например, исламское государство следует строить не к завтрашнему утру, но очень постепенно и обязательно мирными средствами. Первый, локальный уровень. Здесь речь идет об «исламизации» местности (деревни, сельского района) территории, жизнь на которой и так в немалой степени уже регулируется освященными исламом нормативами. Однако эти отношения испытывают давление государственного законодательства, которое в большинстве мусульманских стран хотя и учитывает исламскую традицию, но является светским. Особенно драматически положение на первом уровне выглядит в странах, где мусульмане составляют меньшинство и где их желание следовать «исламскому образу жизни» оборачивается межэтническим и межрелигиозным непониманием. Бытовой ислам тем не менее не способен предложить политическую инициативу по переделке существующего порядка. Симпатии «мусульманской улицы» к исламистам продиктованы надеждой, что частные бытовые проблемы могут быть решены через ислам. В Алжире в 1990 г. свою первую победу Фронт исламского спасения одержал именно на муниципальных выборах, предлагая исламистский проект на уровне общин.

Второй, национальный уровень. Здесь исламисты заявляют о претензиях на власть в масштабах государства. Наиболее ожесточенно борьба за национальное исламское государство велась и ведется в Алжире, Афганистане, Судане, Иране, Пакистане, Узбекистане, Палестинской автономии. Исламисты заседают в парламентах большинства мусульманских стран и не скрывают, что добиваются исламизации власти и общества. Национал-исламисты предпринимают конституционные и неконституционные усилия для прихода к власти или участия в правящей коалиции. Стремление к конкретной достижимой цели делает их более гибкими и практичными, они готовы к компромиссу с теми, кого согласно доктрине исламизма, следует считать неверными или вероотступниками. Национал-исламисты формируют правительство Турции, участвуют в правящей коалиции Таджикистана, заседают в парламентах Пакистана, Йемена, Малайзии, многих арабских стран. Относительно незначительное присутствие исламистов в парламентах во многом обусловлено авторитарным характером власти, а также особенностями избирательных систем.

Третий, региональный уровень. В 1990–2000 гг. он ассоциировался преимущественно с деятельностью «Хизб ат-Тахрир аль-ислямий», руководители которой призывают к созданию в Ферганской долине трансграничного халифата. Ее региональные претензии скорее декларативны, а главный объект борьбы все равно сосредоточен на национальном уровне. Ее острие направлено против режима в Узбекистане. Успех регионального масштаба в конце 90-х годов предрекали афганским талибам. Однако в действительности амбиции талибов не выходили за границы Афганистана. В 1997–1999 гг. призыв к исламскому государству в составе Чечни и Дагестана звучал на Северном Кавказе. Авантюра по реализация этой идеи состоялась в конце 1999 г., когда группировка Шамиля Басаева ворвалась в Дагестан, захватила часть его территории и провозгласила просуществовавшую несколько бурных дней Исламскую республику Дагестан. В целом же исламистский проект регионального уровня не слишком заметен в мировой политике и проявляется спорадически.

Четвертый, глобальный уровень. Само собой разумеется, создание всемирного исламского государства невозможно. Тем не менее, исламисты «попытались сформировать конфедерацию своих единомышленников во многих мусульманских странах и обществах». И это им удалось. В самом деле, в результате действий исламистов образовалось идейное братство, конфедерация (термин В. Грегоряна), т. е., с одной стороны, нечто аморфное, зато с другой — пространство взаимодействующих друг с другом единомышленников. Недостижимость конечной цели компенсируется возможностью осуществления пугающих и унижающих противника акций. Не в силах подчинить себе враждебный «истинному исламу» мир, исламисты способны систематически «наказывать» противников, наносить по ним полновесные удары. Главной формой «наказания» избран террор. Это идеология безусловной конфронтации, оправдания любых самых жестоких действий, ответственность за которые «исламские праведники» несут только перед Богом. Точным символом восприятия ими своей деятельности является название действующей на Северном Кавказе группы «Рияд ас-Салихин» («Прогулка праведников»). Между четырьмя уровнями исламистского проекта существует идеологическая и деловая взаимозависимость и взаимосвязь: и наверху, и внизу действуют одни и те же люди, группы, партии. Борцы за шариатское правление на отдельно взятой территории свои достижения могут рассматривать как один из шагов по пути исламского политического возрождения в масштабе мировой уммы. Исламисты Палестины, Ирака, Алжира, Афганистана, Северного Кавказа идентифицируют себя с мировым джихадом, считая себя его частью. С другой стороны, их успехи нужны глобальным исламистам. Любая частная победа свидетельствует о вездесущности исламизма. Творцы мирового джихада не ограничиваются ролью идейных наставников. Они оказывают практическую материальную помощь бойцам на более низких уровнях, поддерживают устойчивую исламистскую (не исламскую) солидарность. Именно от глобального исламистского проекта исходит апелляция к сплоченности мусульманской уммы, которая так пугает остальной мир. Исламские же глобалисты «…не имеют никакой структурированной массовой поддержки. Зато именно отсутствие такой структурированной массовой поддержки делает их еще более неуловимыми и легендарными.

Все четыре уровня исламистского проекта роднит их неосуществимость. Все они — утопия. Приход к власти исламистов не тождествен созданию исламского государства. Их победа почти неизбежно, хотя и не сразу приводит к размыванию самой идеи исламизма, демонстрирует зыбкость исламской политической конструкции, ее институций. Любое (квази) исламское государство или мелкомасштабное образование в конце концов прямо или косвенно вынуждено отказаться от гипертрофии религиозного императива и эволюционирует в сторону светскости. Ему приходится насильно навязывать обществу (большей его части) религиозные нормативы поведения и запреты. Сошлемся на Афганистан, где после установления исламского государства многие испытали глубокое разочарование, или Иран, в котором у правящего режима есть миллионы оппонентов, мечтающих о светской контрреволюции. Тем более неосуществим глобальный исламистский проект. Но борьба за него будет отчаянной и продлится еще очень долго.