Вопросы модернизации (реформирования) ислама на рубеже XIX-XX вв. (по Малашенко)

Реформаторство можно рассматривать как alter ego исламизма. В определенной степени допустимо поставить знак равенства между понятиями «модернизаторство» и «реформаторство». В обоих случаях речь идет об «осовременивании ислама и мусульманского общества». Однако модернизация, пройдя через первый «адаптационный этап», т. е. перетолковывание отдельных положений ислама с целью их приспособления к разного рода общественным новациям, исчерпывает себя, заходит в тупик. Или эволюционирует в реформаторство. Следовательно, реформатор есть не что иное, как последовательный модернизатор. Мусульманское общество не чуждо практической реформе. Мусульманский мир, прежде всего его образованные элиты, готовы к усвоению иного опыта — институтов власти, демократии, системы образования, принципов регулирования экономики, банковской системы. Проблема в том, что все эти практические новации накладываются на консервативную традицию, которая влияет на представления мусульман о государственном устройстве, определяет отношения между индивидуумом и обществом, между индивидуумом и государством. Менталитет обывателя консервативнее. Без интенсивного проникновения в общественное сознание реформаторских идей практические реформы постоянно тормозятся. Популярность реформаторских идей, темп их распространения в обществе сравнительно низки. Реформаторы предлагают сложные для восприятия среднего мусульманина идеи, апеллируют к разуму, а не к чувству и вере. Реформаторство не обладает столь глубокими историческими и культурными корнями, как исламизм.

Настоящее реформаторство, традиция которого продолжается и по сей день, заявило о себе только в XIX в., когда проблема отношения к Западу стала ключевой, ибо от того, насколько мусульманский мир окажется способен взять лучшие из чужих достижений, суметь приспособить их к себе и приспособиться к ним, зависело его будущее. Реформаторство стало реакцией на еврохристианскую экспансию, на отставание мусульман от стремительно опережавшей их Европы и одновременно формой приспособления к внешнему вызову. «Шансы стать современными без вестернизации столь же вероятны, как зачатие ребенка без совокупления», — иронизирует Дэниел Пайпс. Ему оппонирует один из идеологов саудовского варианта модернизации Адиль аль-Джубайр, который считает возможной и успешной модернизацию без вестернизации. Каждый из них по-своему прав: Пайпс — потому, что реформа в мусульманский мир вот уже два столетия приходит с Запада; аль-Джубайр — потому, что, во-первых, все-таки нельзя все сводить к вестернизации, во-вторых, попытка заставить признать это всякий раз будет компрометировать реформу.

Бассам Тиби стремится найти компромиссный вариант и предлагает считать, что «…помимо осознания необходимости реформы мусульманского права мусульманам следует понять разницу между господством Запада и универсализацией (всеобщностью. — А. М.) мировых стандартов, связанных с правами человека. Можно подвергать критике такой аспект западной политики, как стремление к установлению политической гегемонии, но в то же время признавать другой аспект, а именно этику культурной модернизации». Столпами исламского реформаторства стали индиец Саййид Ахмад-Хан (1817–1898), уроженец Афганистана Джемаль ад-Дин аль-Афгани (1839–1897), египтянин Мухаммад Абдо (1849–1905), алжирский улем Абд аль-Хамид бен-Бадис (1889–1940), индийский мусульманин Мухаммад Икбал (1873–1938). Сегодня реформаторская религиозная идея особенно востребована. Это внутриисламский ответ на исламизм, на использование религии для оправдания террора. Внутренним противоречием реформаторства является то, что оно никогда не было абсолютным антагонистом исламизма. Реформаторы призывали к очищению ислама, возврату к его истинным ценностям, полагая, что только очищенный от позднейших наслоений ислам может возродить мусульманское общество.

Истинный ислам времен Пророка не только не противостоял прогрессу, но, напротив, оказывался его обязательным условием. Бывший глава Союза мусульман России, радикально настроенный Надиршах Хачилаев ставил знак равенства между реформаторством и фундаментализмом. Причем, не будучи ни богословом, ни вообще знатоком ислама, он делал это инстинктивно, полагая, что и реформаторы, и фундаменталисты добиваются одного — во что бы то ни стало приспособить ислам к современности. Последователи и реформаторства, и исламизма испытывают неудовлетворение современным состоянием ислама и пытаются его изменить. И первые, и вторые предлагают свой ответ на вызов современности. Для исламистов ответ сводится к «очищению ислама», к коррекции на этой основе модели общества и государства при постоянном приспособлении современности к религиозным нормативам.

Реформаторы делают упор на переосмыслении исламских постулатов. Мусульманский мир «цивилизационной автаркией». Любая новация болезненно напоминает о его минусах, о том, что позитивные изменения возможны лишь при заимствовании чужих достижений. Отсюда призыв к модернизации, к реформе ассоциируется с копированием чуждого исламу опыта. Комментируя сложившуюся ситуацию, президент Пакистана Первез Мушарраф признает, что «мусульмане остались далеко позади в социальном, моральном и экономическом развитии», что они «замкнулись в своей раковине и отказались учиться и обретать что-либо у других и достигли самых глубин отчаяния и упадка». А в качестве единственного выхода Мушарраф видит «просвещенную умеренность», модернизацию, демократию и секуляризм. Чем больше ощущают мусульмане свою слабость перед Западом, тем решительнее они готовы отстаивать свою идентичность. Эта раздвоенность имела место и в XIX — первой половине XX в. Но тогда, зачарованные Западом, многие верили в возможность, заимствуя у него отдельные идеи и принципы, быстро «исправить» мусульманское общество, сделать его сравнимым с европейским. Вершиной веры в успешность такого пути стал в первой половине XIX в. Египет при хедиве Мухаммаде Али (1805–1849), сумевшем провести реформы, создать оригинальную систему образования, построить новую армию и флот, который по качеству превосходил европейские флоты того времени. Однако реформы так и не были доведены до конца, а сам он был разгромлен коалицией европейских держав.

В XIX в. у сторонников мусульманского реформаторства была надежда на чудо. Разрыв между Западом и Востоком не казался столь оглушительным. Дети мусульманской элиты направлялись на обучение в Европу не для того, чтобы осесть на старом континенте, как это происходило в XX в., но для того, чтобы, вернувшись, привезти с собой новые идеи, вернуть на родину энергию созидания. В поведении тогдашнего и нынешнего поколений мусульманской молодежи видится символика: те мечтали о переустройстве своего дома, эти — о собственном обустройстве в доме чужом. Реформаторство не стало основным направлением общественной мысли в XX в. Реформы, хотя они и происходили, шли медленно и не давали быстрых результатов. Реформаторские идеи компрометировались поведением вестернизировавшихся элит, которые делали ставку на национализм, обращаясь к исламу лишь для ритуальной интерпретации своих идей.

Сторонники реформаторства различают определения «исламский» и «мусульманский». Для них понятие «мусульманин» связывается не столько непосредственно с исламом, сколько с историей, в которой ислам был одним из факторов, влиявших на развитие мусульманских обществ. На уровне массового сознания это может восприниматься даже как ересь, поскольку обычно ислам преподносится как образ жизни. Основная масса откликаются на простоватые речи мулл и уличных политиков о справедливости, об обидах, нанесенных врагами-иноверцами. Большинство верит, что переосмысление ислама ведет к его искажению. Реформаторство ближе среднему классу по духу, но от него нет практической отдачи, в то время как от консерватизма исходит ощущение покоя и стабильности. В XX в. увлекшиеся национализмом правящие элиты не уделяли внимания реформаторству, считая, что реформы можно проводить помимо ислама, и время от времени используя религию для подтверждения своего курса. В результате всего этого, когда в конце 70-х годов на политическую сцену буквально ворвался исламизм, у него не оказалось действующего на религиозном поле серьезного оппонента. И все же, оставаясь на периферии общественной мысли реформаторское направление выжило.