Начальный этап становления внешней политики РФ. Проблема новизны и преемственности

Издание Концепции внешней политики (КВП) как важнейшего дипломатического документа, над текстом которого работает весь подчиненный главе государства государственный аппарат, в котором центральную координирующую роль играет Министерство иностранных дел, не просто представляет собой попытку изложения ключевых подходов руководства страны к решению основных глобальных и региональных проблем в конкретный исторический период с целью построения образа желаемого будущего, а выступает в качестве фактического отражения изменений, происходящих в международных отношениях в целом и внутренней политике в частности, детерминирующих соответствующие внешнеполитические действия России.

Так, например, формулирование положений КВП в редакции от 23 апреля 1993 года, основными идеологами которой выступили как Президент Б.Н.Ельцин, так и государственный секретарь Г.Э.Бурбулис, министр иностранных дел А.В.Козырев и многие другие, проходило в условиях окончания холодной войны (венцом которого стали происходившие на фоне завершения биполярной конфронтации объединение Германии, «бархатные революции» в странах Восточной Европы, а также роспуск ОВД и СЭВ), распада СССР (вылившегося в появлении на его обломках не только СНГ, но и многочисленных этнических конфликтов), болезненных демократических преобразований внутри страны («шоковая терапия», противостояние Президента Б.Н.Ельцина и Верховного Совета, проявление центробежных тенденций и пр.) и необходимости интеграции новой России в постбиполярную систему международных отношений, что предполагало не только вступление в различные многосторонние структуры, но и подписание стандартизированных договоров об основах взаимоотношений с иностранными государствами.

Более того, концептуализацию подходов страны затрудняло и то обстоятельство, что в начале 1990-х молодая российская дипломатия не имела ни собственной внешнеполитической доктрины, ни даже опыта ее конструирования, поэтому первые концептуальные построения в сфере внешней политики были производными от той теоретической базы, которая была в наличии в Советском Союзе конца 1980-х годов. Конечно, сразу изменилась терминология и идеология. Но это было проще, чем изменить логику профессионалов и политически активных граждан, которые учились на советских образцах. В результате идейный багаж первого поколения российских внешнеполитических доктрин представляет собой переосмысление избранных советских идей.

Речь шла прежде всего о двух. Первая — уходила корнями в наследие «ленинско-троцкистских-сталинских» времен, вторая — восходила к «перестройке» М.С.Горбачева.

• Первый тезис, принятый новой российской властью и легко усвоенный обществом, звучал как обеспечение благоприятных международных условий для строительства демократии в России. Он звучал аналогично тому, как в 1920-х годах при В.И.Ленине (Ульянове) и Л.Д.Троцком (Бронштейне) главной целью внешней политики Советской России провозглашалось содействие формированию внешних условий для построения социализма.

• Второй тезис продолжал логику «нового политического мышления» второй половины 1980-х годов с ее идеей общечеловеческих ценностей. Но если для нового политического мышления главной общечеловеческой ценностью было выживание человечества и его спасение от ядерной войны, то в начале 1990-х годов с приходом к власти Президента Б.Н.Ельцина в новом мышлении роль общечеловеческого интереса стала выполнять демократизация мира. Полагалось, что эта демократизация достижима на основе солидарных, объединенных усилий всех демократических стран, к которым после 1991 года примкнула и Россия.

Из этого представления родилась идея «демократической солидарности», которая выглядела как переосмысление хорошо понятной россиянам старой «советской» концепции «социалистического интернационализма». «Социалистический интернационализм» трактовался в СССР как учение об общности исторических судеб и основных интересов социалистических стран. Аналогично «демократическая солидарность» рисовалась привлекательной гипотезой того, как демократические страны мира вместе с Россией станут вести себя солидарно, считаясь друг с другом и друг другу помогая — как полагается странам, имеющим общие интересы.

Идея благоприятного внешнего окружения ради демократии была более прагматичной, конкретной, а идея солидарности — более отвлеченной. Гипотеза о солидарных действиях была сильно насыщена идеологией. На уровне практики обе идеи переплетались. Руководители России в 1990-х годах преувеличивали роль солидарности с Западом как инструмента обеспечения благоприятного международного окружения, демонтажа советского строя и создания вместо него демократического устройства.

Дипломатия начала 1990-х годов должна была решать сложнейшую задачу. Предстояло встроить Россию в резко изменившуюся международную среду, стараясь сводить к минимуму потери. При этом возникала сложная политико-психологическая проблема. Советский Союз выступал в мире в качестве основной силы, противостоящей «мировому капитализму». Новой России предстояло освоить рядовую роль одной из демократических стран.

Советские люди привыкли думать, что они живут в «первом в мире государстве победившего социализма». Это было важной составляющей самооценки, основой внешнеполитической идеологии и представлений о «всемирно-исторической миссии» Советского Союза как лидера мирового коммунизма.

Думать подобным образом о своей стране граждане новой России не могли. В новом международном окружении, куда старалась «вписаться» Россия, уже был лидер и «мессия» — Соединенные Штаты, которые, подобно СССР, тоже считали себя уникальной страной — «первым в мире государством победившей свободы» и «вождем мировой демократии». США тоже имели притязания на роль исполнителя «исторической миссии» поддержки демократии во всем мире.

После распада Советского Союза США с новой силой стали претендовать на лидерство во всемирном масштабе. При том соотношении сил, которое существовало между Москвой и Вашингтоном в 1990-х годах, вопрос об их соперничестве обсуждаться не мог. Ключевой линией поведения российской дипломатии стало выравнивание российских позиций по международным вопросам с позициями США и государств Западной Европы, которые вместе с объединившейся Германией в 1992 году провозгласили себя Европейским союзом. По главным международным вопросам Россия просто примкнула к позициям США и ЕС.

В 1992-1993 годах российское руководство избегало ясно обозначать свои специфические национальные интересы в сфере внешней политики. Они отождествлялись с интересами демократических стран вообще, с интересами «сообщества мировых демократий» в целом. Российское руководство убеждало зарубежных партнеров — несмотря на недоверие — признать, что цель Российской Федерации состояла просто в поддержке инициатив западных стран. Типичной фигурой в этом смысле был министр иностранных дел России А.В.Козырев.

Это дипломатическое отступление объяснялось внутри страны потребностью рационализации использования ограниченных внешнеполитических ресурсов. За пределами России эта линия подавалась как сознательный уход от ненужного соперничества с Западом в точках, которые не имеют значения для российских интересов, но имеют значение для интересов США и ЕС (Латинская Америка, Ближний Восток, ЮВА, Африка). В те годы мало кто предполагал, что западные державы очень скоро начнут рассматривать в качестве зон своих особых интересов пояс территорий тех ближайших соседей России, которые до 1991 года составляли с ней единое целое (страны Закавказья, Украину, а в меньшей степени и страны Центральной Азии).