Западный мистицизм. Бернард Клервосский

Переходя к обзору мистицизма западного христианства, отметим ряд его стилистических отличий от восточного

• Во-первых, католическая доктрина, подчеркивавшая исключительную роль церкви в спасении верующих, в значительной степени сужала сферу индивидуального религиозного опыта. Поэтому церковь без особой приязни относилась к мистикам, подозревая их во внецерковности и в попытках подменить спасение в лоне церкви спасением через личный опыт. Католическая церковь рассматривала мистическое делание не как вершину христианского праксиса, а как нечто избыточное для дела спасения (учение о сверхдостаточных заслугах святых явилось одним из оснований практики продажи индульгенций: церковь брала на себя миссию перераспределения этих «избыточных» для спасения заслуг). «Панцерковностью» католицизма объясняется и исключительно жесткое тестирование описаний мистического опыта на ортодоксальность, то есть на их соответствие догматической системе.

• Во-вторых, Запад не разработал такой стройной и систематизированной методики психотехники, как восточный исихазм (категорически отвергавшийся католической церковью за «натурализм»). Первые попытки систематизации психотехнических приемов относятся только к XVI в. («Духовные упражнения» основателя ордена иезуитов св. Игнатия Лойолы). Если восточнохристианская теория мистики христоцентрична (единение с Богом осуществляется во Христе), то западная – теоцентрична по преимуществу (акцентируется божественное единство, а не различение ипостасей). Идея обожения (за исключением Ионна Скота – Иоанна Эриугены, знавшего греческий язык и хорошо знакомого с восточной патристикой) также не играла существенной роли в мистике, остававшейся в рамках ортодоксии, отрицавшей, особенно после Фомы Аквинского, возможность соединения тварного и нетварного. Если на Востоке помимо общежитийно-монастырского монашества существовала развитая традиция индивидуального отшельничества-пустынножительства, то на Западе господствовали крупные монастыри и монашеские ордена, отличавшиеся друг от друга уставами, что было совершенно чуждо Востоку.

• В-третьих, в связи с быстрым и интенсивным развитием на Западе рациональной философии – схоластики (с XI в.) здесь возникла уникальная и неизвестная ни Византии, ни нехристианскому Востоку (за исключением, да и то относительным, исламского мира) оппозиция «рациональное (философское) – мистическое (иррациональное)», что, впрочем, не отменяло исторического взаимодействия этих двух форм духовной жизни (достаточно указать на влияние, оказанное Мейстером Экхартом на развитие немецкой философии). Но в целом разрыв между мистикой (особенно собственно психотехникой) и философией был безусловным.

В католической мистике мы также можем выделить два направления – созерцательно-гностическое, нацеленное на переживание присутствия божественного и непосредственное общение или даже единение с ним, и эмоциональное, в котором единение с Богом переживается как акт взаимной любви Бога и души. В первом направлении можно выделить мистиков, ориентирующихся на использование для мистического восхождения чувственных образов (визуализации Игнатия Лойолы, предполагающие вызываемые видения сцен жизни святых или фигуры Христа, которые постепенно заполняют собой все сознание практикующего), и мистиков, утверждающих необходимость безóбразного созерцания (св. Иоанн или Хуан Креста, обычно неправильно называемый в русскоязычной литературе св. Хуаном де ла Крус). Крупнейшим и ярчайшим представителем эмоционально-любовного мистицизма (с эротической окраской) является св. Тереза Авильская.

Несколько особняком стоит величественная и вызывающая восхищение своей духовной чистотой и возвышенной простотой фигура св. Франциска Ассизского, чья проповедь любви к Богу лишена крайностей эмоциональной экзальтации. С именем св. Франциска связана и своеобразная практика стигматизации, при которой вследствие напряженного сосредоточения верующего на Страстях Господних y него появляются кровоточащие, но безболезненные язвы, аналогичные крестным ранам Христа. Это явление весьма любопытно для изучения проблемы психосоматического взаимовлияния.

Под его управлением Клервоский монастырь стал храмом целомудрия и всех аскетических добродетелей, затмил своей славой Ситоское аббатство; число поступавших в общину Бернарда Клервоского увеличилось до такой степени, что понадобилось построить в Клервоской долине другой монастырь. Из Клерво выходили епископы, архиепископы, кардиналы; один из клервоских монахов сделался даже папой; эти духовные сановники всю жизнь продолжали чтить Бернарда, как наставника. Возникло 170 монастырей, признававших Клерво своей митрополией. Бернард стал советником государей. Папа Евгений III, бывший Клервоский монах, считал величайшей своей добродетелью безусловное благоговение к Бернарду, своему наставнику; Бернард посвятил ему «Размышление о папском сане», в котором говорит, что папа должен быть судьею народов и миротворцем, смиренным и благородным, чуждающимся мирской суеты.

Энергия и ученость, с какими Бернард Клервоский защищал церковную догматику против мыслителей, уклонявшихся от неё, доставляли ему сильное влияние на духовенство; он привлекал к себе государей изяществом своей светской образованности, народ святостью жизни и приветливостью. Знатные люди и простолюдины с одинаковой готовностью принимали его поучения. Изнуряя себя аскетическими самоистязаниями, Бернард однако же выказывал неутомимую деятельность. Один из его биографов говорит: «Он приносил утешение опечаленным, помощь угнетенным, совет затрудняющимся, исцеление больным, пособие бедным». Он заботился только о спасении души, он гнушался наслаждениями, не любовался даже красотами природы. Однажды Бернард ехал целый день по прелестному берегу Женевского озера и, погруженный в свои размышления, не замечал живописной местности. Почтение, которое выказывали ему люди всех сословий, не делало его надменным; он оставался скромен и застенчив; становился красноречив и горяч только когда выступал на защиту церкви.

Бернард Клервоский был стойким бойцом за права папы и за чистоту церковного учения, но не молчал о пороках духовенства, о злоупотреблениях папской власти. Он был твердой опорой Иннокентия II в борьбе с антипапой Анаклетом II, подчинил ему итальянские города, привел из Германии императора Лотаря на защиту ему, но говорил ему об алчности и властолюбии папского правительства. Бернард хотел дать церкви победу над мусульманами, внешними её противниками и над философами, которых считал внутренними её врагами. Он возбудил христианских государей идти во Второй крестовый поход; а за несколько лет перед тем, на сансском соборе (1140), в присутствии короля французского и многих вельмож требовал осуждения рационалиста Абеляра и его ученика Арнольда Брешианского; он преследовал бежавшего республиканца и еретика Арнольда, возбуждая своими посланиями гонение на него. Во всех церковных делах того времени голос Бернарда Клервоского имел сильное значение и часто решительное влияние. Ему предлагали пять кафедр из числа самых высоких; но он предпочитал Клервоский монастырь блеску их. Множество епископских мест было занято его учениками. Бернард Клервоский был примирителем государей, высшей властью западной церкви своего времени. Все народы Запада прислушивались к его голосу; послания его, написанные с большой заботливостью об изяществе и картинности слога, читались во всех западных землях.